Эдуард Мейлан уверен в светлом будущем швейцарского бренда с русской родословной.
обрый день, Эдуард! Поздравляю с возвращением в Россию после столетнего перерыва. Насколько был труден этот путь?
– Труднее, чем я ожидал, но, думаю, проще, чем мог бы быть. Когда моя семья приобрела бренд (в октябре 2012 года. – Примеч. авт.), я сразу же набросал бизнес-план, в котором возвращение в Россию, наше «место силы», было намечено на 2013 год. Я был уверен в этом, исходя из своих управленческих способностей и умения решать сложные задачи. Но все оказалось гораздо труднее и заняло три года постоянных встреч, переговоров, иногда – совместного распития водки в изрядных объемах (улыбается). А в 2015 году, когда мы наконец получили права на марку в России, часовой рынок в вашей стране сильно просел… Но, несмотря на все трудности и переменчивость фортуны, мы были уверены в успехе – просто потому, что по-другому быть не могло. Исторически H.Moser&Cie должен быть в России.
– Кстати, ты сам считаешь H.Moser&Cie русским брендом (по регистрации) или швейцарским (по производству)?
– Мы – швейцарский бренд с российским наследием. Как ты верно заметил, производство располагалось в Ле-Локле, но логотип, магазины, маркетинг, клиентская политика – это все важное российское наследие, которое продолжает оказывать влияние на современные коллекции.
– Известно ли тебе доподлинно о попытках, которые предпринимали твои предшественники по возвращению компании в Россию?
– Потомки Мозера продали его бизнес группе предпринимателей, в которую входил мой прадед Октав Мейлан, управлявший им до 1917 года (часовой мир очень мал, не правда ли?). После революции мануфактура в Ле-Локле переключилась на удовлетворение потребностей местного рынка, а параллельно в России появилась своя марка «Г.Мозер». Кто и где делал эти часы, мы не знаем по причине отсутствия архивов того времени. Швейцарский H.Moser&Cie в итоге вошел в группу Dixi вместе с Zenith. Не знаю, делалось ли тогда что-либо для возвращения дела в Россию, но мой предшественник, Юрген Ланге, вернувший бренд из небытия, буквально воевал с Валентином Яременко, владевшим правами на марку в твоей стране.
– Как вообще получилось, что они у него оказались?
– Насколько я знаю, он выкупил права на бренд у Zenith в 1990-х, потому что верил в его потенциал и искренне его любил. Проблема была в том, что эти права надо постоянно поддерживать производством и продажей соответствующей продукции – а он мог это делать только в России и очень малыми тиражами. Поэтому мои предшественники без труда получили все необходимые документы для возобновления производства часов H.Moser&Cie и возможность торговать ими по всему миру – кроме отдельно взятого и очень важного для них стратегического рынка. Ланге терпеть не мог Яременко, а я сумел в итоге найти с ним общий язык, договориться и даже выкупить его прекрасную коллекцию исторических часов Мозера. Во сколько мне это обошлось, сказать не могу, но оно того стоило, поверь.
– Сколько всего часов было выпущено H.Moser&Cie за время его существования?
– Я знаю, что с 1828 по 1874 год (год смерти Генри Мозера) было произведено 500 000 экземпляров карманных часов. Это очень много, учитывая наш сегодняшний ежегодный объем в тысячу штук. Что касается периода с 1874 по 2005 год, то здесь точной информации не сохранилось. У нас в музее есть несколько посмертных экземпляров H.Moser&Cie – например, выпущенных совместно с Фаберже и других изделий начала ХХ столетия; лично мне нравятся часы 1950–60-х годов, отличающиеся особой стилистикой… Между 1980 и 2002 годами бренд «спал», зато существовало множество подделок под марками T.Moser, K.Moser, A.Moser и так далее из того же региона Ле-Локль.
– Как ты оцениваешь потенциал российского рынка, учитывая его нынешнее состояние?
– Я настроен оптимистично, потому что нам есть что предложить твоим соотечественникам, исходя из нашего наследия. У Мозера была русская жена, а его магазин был своего рода «Хэрродсом» Северной столицы, в котором помимо часов продавались различные предметы роскоши. В конце концов, H.Moser&Cie , помимо часов – это философия предпринимательства и неординарных и даже бунтарских жизненных взглядов. Благодаря им Мозер смог изменить жизнь целого города – до него Шаффхаузен был бедной сельскохозяйственной провинцией без ясных перспектив,– и влюбить в себя русский народ. В конце концов, не каждый отважится в 21-летнем возрасте на путешествие продолжительностью в месяц в далекую Россию без каких-либо гарантий на успех.
– Расскажи, как повилась идея создания «Столетнего Красного»? Насколько я знаю, он появился очень быстро…
– У нас в H.Moser&Cie принято воплощать в жизнь внезапные идеи. Так, модель Swiss Mad появилась после того, как я увидел маленького мальчика с рюкзаком из коровьей кожи – и в моей голове внезапно возник образ «сырного» корпуса на мохнатом ремешке. На реализацию задумки ушло всего полгода. Со «Столетним Красным» получилось еще быстрее – за два месяца. Я слушал по радио передачу про Россию и российский рынок роскоши и вспомнил про старинные настольные часы Мозер с написанным кириллицей логотипом, которые стоят в моем кабинете. Потом в памяти всплыли рекламные «пропагандистские» плакаты 1920-х, появилась идея красного циферблата – и так далее, шаг за шагом мы пришли к результату, который ты сейчас держишь в руках. Это прототип, а все 17 экземпляров серии придут в Россию в течение месяца. Секрет нашей оперативности прост: в H.Moser&Cie работают люди, умеющие быстро и качественно решать задачи любой сложности. Иначе мы бы не достигли успеха в мировом масштабе.
– Наверное, тебе здорово помогает отец, обзаведшийся за десятилетия работы в отрасли обширными связями?
– Конечно, он нам помогает, но при всем уважении к нему хочу сказать, что действовать от имени Audemars Piguet и действовать от имени H.Moser&Cie – совершенно разные вещи. Многие просто не хотят иметь дел с нишевыми брендами, и никакие наработанные связи не помогут решить эту проблему. Например, мы были уверены, что дистрибьюторы Audemars Piguet охотно возьмут на дистрибуцию и H.Moser&Cie – но на самом деле только один (!) из них пошел нам навстречу. И это не единственный пример. Поэтому нам с братом пришлось многое начинать с нуля. Но я никого не виню: в конце концов, люди делают бизнес и имеют право выбирать партнеров на свое усмотрение…
– Кто, кстати, изготовил эти чудесные красные циферблаты?
– Обычно мы заказываем циферблаты у Cadrans Fluckiger – подразделения Patek Philippe, но этот был сделан на предприятии Someco.
– В Группе MELB сейчас два бренда – H.Moser&Cie и Hautlence. Не собираетесь расширяться?
– У нас есть семейная марка C.H.Meylan, и мы даже разработали несколько механизмов и концепт-моделей для нее, но она пока что спит. Она была образована в 1880-х и в то время блистала наравне с Audemars Piguet и Patek Philippe. На ее счету много патентов; она выпускала механизмы для других производителей вроде Cartier и Tiffany, и у нас в коллекции есть пара сотен прекрасно сохранившихся экземпляров тех времен. К сожалению, бренд не пережил депрессии 1920–30-х и прекратил существование.
– Когда планируете возрождение?
– Мы не финансовая группа и не можем вкладываться сразу в несколько ключевых проектов. Сейчас мы сосредоточены на H.Moser&Cie, который показывает удивительные результаты и нуждается в дальнейшей поддержке. Пока я пытаюсь понять суть бренда и его место в современном часовом мире. Пока что речь о перезапуске не идет, но когда-нибудь он наверняка произойдет. Главное – понять, как встроить марку в мир роскоши…
И кстати. У меня есть любимая книга «Luxe Oblige» за авторством Винсана Бастиена и Жана-Ноэля Капферера, в которой я нахожу ответы на многие волнующие меня вопросы. Так вот, там сказано, что роскошь – это не то, чего хотят, а то, о чем мечтают. Проблема в том, что сегодня удовлетворение спроса подменяет собой стремление к мечте. Как следствие – перепроизводство дорогих часов и кризис отрасли. Я же хочу, чтобы о часах H.Moser&Cie мечтали и поэтому не собираюсь наращивать производство, например. Когда мне говорят, что серия Endeavour Centre Seconds Concept Funky Blue из 20 экземпляров легко разошлась бы тиражом из 200 штук, я понимаю, что мы все сделали правильно. И я знаю, что на аукционе за эти часы заплатят минимум на 30 процентов больше их розничной цены. Мы должны удивлять людей, опережать время, задавать тенденции и производить продукт не для всех. H.Moser&Cie – Карл Лагерфельд часовой отрасли, работающий с малыми тиражами и задающий тренды.
– Последний вопрос: что происходит с Hautlence и какие у вас на него планы?
– С Hautlence, в отличие от H.Moser&Cie, пока все непросто. Таких брендов достаточно много, и нам придется поднапрячься, чтобы вернуть его в строй…
– Когда, по-твоему, он стал пробуксовывать? Ведь поначалу его ставили в один ряд с такими именами, как Urwerk и MB&F…
– Я думаю, что он перестал прогрессировать в 2008 или 2009 году. Из-за кризиса и скудных инвестиций они попытались стать более прагматичными в ущерб креативности – и потерпели неудачу. Ребята просто надорвались и утратили мотивацию. Я по-прежнему уверен, что у бренда есть потенциал, есть будущее. Но я не могу управлять и H.Moser&Cie и Hautlence одновременно, потому что тогда мне придется жертвовать чем-то в угоду тому или другому, что неизбежно скажется на качестве продукта. У нас уже были примеры неудачного заимствования «отлансовских» идей в коллекциях H.Moser&Cie, и я не хочу их повторения. Могу сказать, что в будущем году бренд будет выставляться, как и прежде, и мы представим несколько новых моделей – в том числе сложный механизм, который будет задействован в коллекциях обоих брендов.
– Спасибо за содержательные ответы, Эдуард. Успехов тебе.
– До встречи.
