«Ника». Уникум.

В ВЕК МАССОВОГО ПРОИЗВОДСТВА И СТАНДАРТИЗАЦИИ ОСОБО ЦЕНЯТСЯ ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ ПОДХОД И НЕОРДИНАРНЫЕ РЕШЕНИЯ. ЧАСОВЫЕ БРЕНДЫ, ПРАКТИКУЮЩИЕ РЕМЕСЛЕННЫЙ ПОДХОД, МОЖНО ПЕРЕСЧИТАТЬ ПО ПАЛЬЦАМ ДВУХ РУК, И ВСЕ ОНИ НА СЛУХУ КАК НАИБОЛЕЕ ИНТЕРЕСНЫЕ И ПЕРСПЕКТИВНЫЕ В КРИЗИСНЫЙ ПЕРИОД.

днако мало кто знает, что нечто подобное существует и на российском рынке – и речь идет не о каком-то левше или ремесленном подвижнике, но о большой компании, основная специализация которой – качественные доступные часы для среднего класса. Имя этой компании – «НИКА».
О том, что происходит в цехе эксклюзивных часов «НИКИ», мы побеседовали с его начальником Владимиром Зинкевичем. Часовщик старой закалки, он много видел и еще больше знает. Таких, увы, в нашей стране больше не делают. Впрочем, судите сами.
– Добрый день, Владимир Иванович. Если можно, пару слов о себе: как Вы попали в часовое производство и откуда пришли в эту компанию?
– Можно и не пару, мне нравится рассказывать о своей работе. Но попробую коротко.
Обычно профессию выбирают либо по родительским советам, либо за компанию. У меня все решил случай. Я рос в интернате, и однажды в воскресенье мы с приятелем пошли на утренний, самый дешевый сеанс в кино. Пришли мы раньше, была зима, холодно, а рядом с кинотеатром находилась часовая мастерская, куда мы и зашли погреться. И стали шуметь. На шум вышел старичок и сделал нам замечание: мол, здесь ремонтируют часы, и вести себя следует прилично. А я ему возьми и ответь, что шумим мы не просто так, а потому что нам очень интересно. И старичок неожиданно пригласил нас возвращаться после сеанса. Не могу сказать почему, но я вернулся. И меня зацепило. Каждую субботу после занятий я приходил к нему учиться, по четыре часа. Начал с будильников, когда мне было 13, а к 15 годам уже свободно ремонтировал настенные часы. И тогда же, в 1968 году, пришел на Первый московский часовой завод. Здесь снова вмешался случай. Я поступил в техникум по ремонту холодильников – профессия считалась перспективной и денежной, – но об этом узнала мама одного моего знакомого, которая работала на часовом заводе. Она прибежала к моей маме и стала ее уговаривать идти к ним, аргументируя это тем, что с холодильниками я быстро сопьюсь (улыбается). Я поначалу отказался, но она посоветовала хотя бы попробовать. В то время на заводе работало около 10 500 человек, из которых мужчин было только полторы тысячи. В сборочном цехе было 2 000 человек, и почти все девчонки лет 25! Представляете, что я там чувствовал в свои 15? Про холодильники и всех друзей я забыл сразу, и в кабинете начальника цеха моментально дал согласие стать сборщиком. Свою трудовую деятельность начал на 36-й бригаде, самой передовой на сборочном цехе, единственным сотрудником мужского пола в коллективе из 72 девушек! Посадили меня на первую операцию по сборке ремонтуара – механизма завода – вместе с напарницей Леной, и понеслось… До армии я параллельно учился, получал среднее образование. Отслужил, вернулся на завод, и через месяц меня уже назначили мастером сборочной бригады. Потом поступил во всесоюзный заочный Машиностроительный институт на факультет Приборы точной механики, где кроме меня часовых мастеров не было вообще. С 4 курса я уже преподавал там, подменял поначалу заболевшего преподавателя, а потом уже и сам по себе. Без отрыва от производства.
– Насколько я знаю, вы были одним из считаных мастеров, выезжавших за границу для стажировки…
– Не для стажировки. Тогда в СССР было 17 часовых заводов, и все они отправляли часы на экспорт. 70% продукции нашего завода уходило за границу, а из этих 70-ти 55% – в капстраны. И в 1980 году меня отправили в США на Виржинские острова на фирму Cornavin как представителя завода. Остров – 10 тысяч жителей, и я единственный белый среди фиолетовых аборигенов. Я таких никогда не видел! Да и они дивились, потому что белый, да еще русский для них был как инопланетянин. Однажды меня пригласил в гости местный фирмач, и сказал мне слова, которые я запомнил на всю жизнь: «Знаешь, Владимир, я тебя поначалу очень невзлюбил. Я ведь просил прислать лучшего мастера, а прислали какого-то пацана. Но теперь я понимаю, что возраст не главное, главное – знание своего дела и любовь к нему». В будущем в своей жизни я отталкивался от этого понимания, что профессионализм мастера определяет лишь понимание дел. Поэтому по прошествии лет, когда юность осталась далеко позади, меня по-прежнему окружают молодые и талантливые ребята, в которых я твердо верю. И поверьте мне – они станут высококвалифицированными мастерами!

Работа моя в Америке прервалась из-за расовых волнений в Майями, и меня срочно эвакуировали во избежание эксцессов. У меня, кстати, был позывной «Космонавт». Я единственный человек из СССР, который был на острове с американской военной базой. Как вообще это произошло – никто не знает. Этот остров даже на многих картах не нанесен из-за секретности… Потом работал год во Франции, затем в Афганистане открыл школу часовщиков в Кабуле, Малайзии, Китае, потом Куба, весь соцлагерь: Венгрия, Чехословакия, Польша и так далее… всего 17 стран.
– А до «НИКИ» где трудились в России?
– Как я и говорил, моя деятельность началась на Первом Московском часовом заводе. Там я прошел путь от сборщика часов до замначальника ОТК – а это, кстати, должность от министерства! Ответственность, в подчинении 1 800 человек, и не поверите: 90% – опять женщины…
– А Вам сильно везет по жизни!
– И не говорите… Ну так вот. В то время завод возглавил Самсонов Александр Сергеевич, бывший начальник ГЛАВКа, которому подчинялись все 17 часовых заводов. Очень влиятельный человек, при котором в 1990-х на заводе была создана своя внешнеторговая фирма. Мы напрямую торговали с заграницей; потом была создана компания «Полет-Азия» в Сингапуре, куда я тоже часто выезжал. Из Сингапура мы продавали механизмы по всему континенту, из-за чего на заводе появились фонды, новое оборудование, новые, более высокие зарплаты. Это был очень хороший период, который я с удовольствием вспоминаю. А потом произошли события, о которых мы все знаем, когда начала разрушаться вся промышленность России. Завод стал медленно приходить в упадок, люди увольнялись, спрос на наши часы упал. Всем захотелось свободы, и все постепенно сошло на нет, а завод начал разваливаться на куски. Ну а мы с моим коллективом продолжали бороться за мечту и выпускали механические часы российского производства…
Тогда же начался мой роман со скелетонами. На юбилей тогдашнему директору завода Сергею Ксенофонтову подарили дорогой (несколько тысяч долларов) скелетон от фирмы «Золотое Время» с нашим механизмом внутри. Он был в шоке от уровня исполнения и от цены и попросил меня разобраться, почему мы сами такое не делаем. И я стал единственным мастером по скелетонам на заводе. Первый наш скелетон был пропилен надфилем, и я лично его собирал. Чтобы наладить хоть какое-то малотиражное производство, мне нужны были люди, и я поехал в колледж имени Карла Фаберже, где и пригласил на работу 7 учеников. Один из них, Максим Калинин, до сих пор в моей команде. Так мы начали делать скелетоны из калибров 3133 и 2612 на экспериментальном участке при первом МЧЗ…
В 2006 году генеральный директор фирмы «Мактайм» Александр Макаров выкупил остатки заводского производства. И я вместе со всем коллективом оказался на его предприятии. Фактически Макаров открыл мне дорогу в творчество и дал нам карт-бланш. У меня начался полет души: раньше 10-ти вечера мы с работы не уходили. Мы сделали много просто шикарных часов, которые получили превосходные оценки как от российских коллег, так и от иностранных гостей нашего стенда в Базеле. Делали часы для Путина, Медведева, Шойгу и других политиков и деятелей искусства. У нас имелся завод в Пензе, где производили Калибр 3133, и фактически он был единственным полноценным работавшим предприятием в Пензе… Потом, правда, из-за невозвратов валютных кредитов все это также прекратило существование.

К тому времени я уже виделся несколько раз с Тенгизом Амирановичем на выставках (Саникидзе, создателем и генеральным директором «НИКИ». – А.В.), но на «НИКЕ» тогда не было механики, да и я не готов был никуда уходить из «Мактайма». Но когда ситуация стала критической, альтернативы решению уйти уже просто не существовало. Но ушел я не один, а опять-таки с коллективом. Мы начали делать совершенно новые скелетоны и – эмалевые циферблаты. Потому что циферблат – лицо часов, а мне давно хотелось сделать красивую дамскую коллекцию. Тенгизу эта идея тоже очень понравилась, и он загорелся идеей. Он принимал самое активное участие в жизни нашего коллектива: каждый день заходил к нам, обсуждал наши новые работы, давал советы, помогал словом и делом. Так появились «резные» часы на базе механизмов ЕТА 2824, 6497, 6498 и 7750. Внешнее оформление изготавливалось только из золота 750 пробы с драгоценными камнями группы А – бриллиантами, изумрудами, сапфирами и рубинами. Производство было оснащено новейшим оборудованием, которое позволило нам изготавливать потрясающие изделия, что было оценено на многих выставках. С тех самых пор мы занимаем по России только первые места.
– Какие производственные задачи сейчас стоят перед вашим коллективом?
– Хороший толчок всегда дает выставка, где у меня есть возможность лично встречаться с потенциальными покупателями, услышать реальные запросы из регионов и понять, какие задачи стоят перед моей командой. Там традиционно набирается много заказов. За 4 дня выставки на ВДНХ минувшей осенью я принял 35 заказов – абсолютный рекорд за 6 лет работы в «НИКЕ»! Это как индивидуальные, так и небольшие серии. В обычное же время в месяц изготавливается 10-12 штук. На исполнение мы закладываем в среднем полтора месяца, хотя, конечно, бывают и более сложные работы. Если же говорить о потенциальных возможностях, то у меня сейчас четыре ювелира-гравера и два эмальера. Можете сами примерно посчитать, сколько мы можем делать часов, учитывая, что на один эмалевый циферблат уходит 2-3 недели. И, что важно, мы все делаем сами, начиная с заготовки, потому что художник должен творить все сам от начала до конца… Вообще, это очень деликатная сфера. Я как-то хотел создать в нашем помещении атмосферу – принес магнитофон, поставил ненавязчивую музыку. Ан нет, у каждого свое настроение, и к каждому нужен свой подход, своя музыка – а кому-то с музыкой вообще не работается. Мастер – это профессионал, уникум, требующий индивидуального подхода.
– Каков спрос на такие часы?
– Спрос есть, и даже большой, потому что появляется все больше и больше ценителей индивидуальности. Люди хотят подчеркнуть свой статус хорошей машиной, красивой одеждой и – эксклюзивными часами. Три года назад только я продавал в месяц до 5 штук. А кроме меня есть еще менеджеры… Хотя продавать эксклюзивные часы надо уметь. Это очень деликатный товар, и к каждому клиенту нужен свой подход. Сейчас, конечно, получается меньше, но это общая тенденция по рынку.
– И каков ваш прогноз: будет ли спрос расти?
– Прогноз? Мы выживем. И, как и в 1970-е, я верю в светлое будущее механических часов. Как только экономическая ситуация выправится, мы снова пойдем вперед. Возможно, это прозвучит немного пафосно, но, пока я и мои люди работаем здесь, мы будем делать все, чтобы часовое ремесло на «НИКЕ» прогрессировало. В этом нет никакого сомнения. Да, старые мастера уходят, мало достойных училищ, в которых бы грамотно преподавали элементарные основы ремесла. Катастрофа все ближе, но я верю в возрождение по-настоящему хороших учебных заведений.. Я готов помогать, обучать, подсказывать, делиться всеми своими знаниями. Я ведь, помимо основной работы, являюсь председателем экзаменационной комиссии в колледже им. Фаберже. Порой присматриваю и забираю к себе в команду талантливых ребят. Мне очень нравится наблюдать за молодыми дарованиями и впоследствии видеть, как они становятся настоящими профессионалами. Я безмерно благодарен тому дедушке из маленькой часовой мастерской, который фактически предопределил мой жизненный выбор, потому что этот он позволил мне найти дело по душе, объехать полмира и познакомиться с удивительными людьми…